Люди, изменившие мир.

[Sunshine]

Пусть эта тема будет пантеоном людей, дерзнувших мечтать, творить, любить, страдать – жить на полную катушку!
Пусть тут хранятся истории врачей, спасавших жизни в эпицентре эпидемий, художников, чьи кисти творили чудеса на холсте, поэтов и писателей, чьи строки заставляли плакать и смеяться и многих других выдающихся личностей.

 

[Sunshine]

Oтчим зaпpeтил бpaк c Гузeeвoй, a oн умep в 27 лeт, нe узнaв o cынe: пopaжaющиe тaйны и нepaccкaзaннaя пpaвдa o Никитe Михaйлoвcкoм​

Oтчим зaпpeтил бpaк c Гузeeвoй, a oн умep в 27 лeт, нe узнaв o cынe: пopaжaющиe тaйны и нepaccкaзaннaя пpaвдa o Никитe Михaйлoвcкoм

Никита Михайловский родился 8 апреля 1964 года в творческой московской семье. Его отец — режиссер документального кино, мать — известная модель. После развода родителей трехлетний Никита переехал в Ленинград с матерью и ее новым мужем, режиссером Виктором Сергеевым, чью фамилию и взял. До 16 лет он даже не подозревал, что Сергеев — не его биологический отец.

Сниматься начал с 5 лет — первую роль получил в фильме отчима «Ночь на 14-й параллели». Но настоящая слава пришла после выхода в 1980 году фильма «Вам и не снилось…», где 16-летний Никита сыграл главную роль. Интересно, что его партнерше Татьяне Аксюте было уже 23 года, но их дуэт выглядел органично.

«Он не играл — он жил в кадре, — вспоминал сценарист фильма. — 16-летний подросток понимал любовь лучше многих взрослых актеров».
Бунт против системы

После оглушительного успеха Михайловский поступил в ЛГИТМиК, но популярность тяготила его. Он избегал поклонников, менял маршруты и постепенно охладел к кинематографу. Вместо этого увлекся андеграундной культурой, организовал экспериментальный «Театр-Театр», где ставил спектакли о рок-музыкантах.



Лишь через 5 лет он вернулся в кино, снявшись в нескольких картинах, включая «Выйти замуж за капитана» и «Палач» (1990), ставший его последней работой.

Несостоявшиеся браки

Личная жизнь актера была не менее драматичной, чем его роли. После смерти матери его отчим женился на Ирине Каверзиной, которая позже рассказала интересный факт: Никита чуть не заключил фиктивный брак с Ларисой Гузеевой, тогда студенткой ГИТИСа, нуждавшейся в питерской прописке. Отчим категорически запретил эту авантюру.


Настоящей любовью стала актриса Анастасия Сорочан (Михайловская). Их знакомство было эффектным — при первой встрече у Никиты случился сердечный приступ.

«Мы сначала подумали, что это его актерская игра», — вспоминала Настя.

Вскоре они поженились, в 1986 году родилась дочь Софья. Но брак распался — Михайловский предпочитал жить в своей квартире с друзьями, а Настя хотела нормальной семейной жизни.

Последняя любовь и страшный диагноз

На съемках фильма «Эсперанс» Никита встретил костюмершу Катю, которая стала его последней любовью. Она смогла найти общий язык с дочерью актера и создала уютный дом, где Никита открыл в себе новый талант — художника. Его работы выставлялись в СССР и Лондоне, а вырученные средства шли на помощь детям с онкологией.


В 1990 году актер почувствовал недомогание. Сначала думал на ангину, но врачи поставили страшный диагноз — лейкемия. Лечение в британских клиниках ненадолго помогло, но 24 апреля 1991 года в возрасте 27 лет Никиты не стало.

Последний подарок судьбы

За три дня до смерти к Никите пришла неожиданная весть — его картины купил нью-йоркский коллекционер за огромную сумму. Друзья решили не говорить ему об этом, чтобы не волновать. Эти деньги позже пошли на лечение других больных лейкемией, как и завещал актер.


Мистические совпадения

1. Родился и умер в одном и том же госпитале
2. Его последняя роль — милиционер в «Палаче» — погибает от ножа, как и сам актер (по медицинской метафоре)

3. Дочь Софья родилась в день премьеры «Вам и не снилось…» в Ленинграде



Тайный сын

В 1987 году, еще будучи женатым, Михайловский имел роман с Алиной Туляковой, которая родила ему сына Сергея. Никита так и не узнал о его существовании — как и сам в 16 лет не знал правды о своем отце. Ирония судьбы: Сергей узнал о своем знаменитом отце тоже в 16 лет. Сегодня он и сводная сестра Софья поддерживают теплые отношения.

Неизвестные факты о последних днях

1. За месяц до смерти Михайловский тайно обвенчался с Катей в маленькой церквушке

2. Его последними словами были: «Не плачьте, я успел всё, что хотел»

3. Все свои картины он завещал дочери Софье

4. На похоронах играла его любимая группа «Кино»


Наследие

Сегодня дочь Никиты Софья Михайловская — успешная художница. В интервью она признается: «Папа научил меня главному — быть честной с собой, чего бы это ни стоило». Его сын Сергей работает в IT-сфере, но поддерживает связь с творческим наследием отца.


Фильм «Вам и не снилось…» до сих пор считается эталоном юношеской любви в советском кино. А трагическая судьба его главного героя напоминает нам, как хрупка может быть жизнь даже самых ярких звезд.

Вот такая история…

 

[Zenitus]

Добавлю и я, пожалуй... ))

Высоцкий провёл два последних года жизни с 18-летней девушкой, с которой хотел венчаться. Кем она была, как выглядела и как выглядит сейчас​

В официальных биографиях Владимира Высоцкого её имя старательно обходят стороной, словно боясь нарушить канонический образ гения, чьей последней и главной любовью была Марина Влади.

Владимир Высоцкий и Марина Влади
Но последние два года жизни, самые страшные и разрушительные, рядом с ним была не французская кинозвезда. Рядом была совсем юная, 18-летняя студентка Оксана Афанасьева. Именно ради неё бард собирался развестись с Влади, именно её хотел вести под венец, отчаянно ища священника, который согласился бы обвенчать их без штампа в паспорте. Оксана видела того Высоцкого, которого не показывали по телевизору и о котором боялись писать в газетах — гения на пике славы и на самом дне человеческого отчаяния, человека, сжигаемого не только талантом, но и зависимостью. После его смерти она не стала торговать воспоминаниями, не писала скандальных мемуаров и не ходила по ток-шоу. О том, как складывалась её жизнь, мы и расскажем.

Продолжение...

Девочка, привыкшая к аду​

Оксана Афанасьева
Чтобы понять, почему именно эта восемнадцатилетняя девочка смогла выдержать то, перед чем пасовали взрослые и сильные женщины, нужно заглянуть в её собственное детство, которое было каким угодно, но только не счастливым.

Оксана Афанасьева повзрослела рано. Она выросла в самом эпицентре московской богемы, но видела её с самой неприглядной, изнаночной стороны. Её отец, известный в те годы эстрадный драматург Павел Афанасьев-Севастьянов, после раннего ухода жены воспитывал дочь один, если это можно было назвать воспитанием. Их дом набивался артистами, поэтами и прочим творческим людом, разговоры об искусстве велись до утра, но главным фоном этой «красивой жизни» был алкоголь. Пили все, пили много, пили страшно.

Отец в пьяном угаре становился агрессивным, невыносимым, и для маленькой девочки это был ежедневный бытовой ад, который, однако, научил её главному — выживать, не теряя головы, и не ждать помощи ни от кого. Этот опыт закалил её, как сталь. Сразу после школы она, не желая больше терпеть эту атмосферу, настояла на размене квартиры и ушла в самостоятельную жизнь, дав себе зарок никогда не зависеть от отца.

Оксана поступила в Текстильный институт, мечтала о профессии театрального художника по костюмам, у неё был возлюбленный одногруппник, за которого она собиралась замуж. Жизнь, казалось, выстраивалась по предсказуемому плану, но один случайный вечер в Театре на Таганке разнёс этот план вдребезги.

«Пусть это будет три дня, но я буду с ним»​

Оксана Афанасьева и Высоцкий
Оксане Афанасьевой было 18 лет, ему — 40. Он — Владимир Высоцкий, икона, кумир миллионов, официально женатый на знаменитой Марине Влади. В то же время Оксана — никому не известная студентка, просто заядлая театралка, не пропускавшая ни одной премьеры на Таганке. Их встреча — чистый случай, стечение обстоятельств.

В антракте спектакля Оксана зашла в администраторскую, чтобы позвонить по телефону-автомату, а там сидел Высоцкий. Один взгляд, пара ничего не значащих фраз, и он, человек, которому стоило щёлкнуть пальцами, чтобы заполучить любую женщину, вдруг предлагает подвезти её домой. В тот же вечер она рассталась со своим женихом. Это не было расчётливым решением или погоней за славой. Это был удар молнии, от которого невозможно было увернуться. Разница в возрасте в 22 года просто перестала для них существовать.

Оксана Афанасьева и Высоцкий
«Владимир Семенович был абсолютно, совершенно, стопроцентно гениальным человеком. Более одаренных людей я с тех пор не встречала. У него была колоссальная энергетика», — вспоминала Оксана Афанасьева много лет спустя. Она не строила иллюзий. Прекрасно понимала, что у этих отношений не может быть будущего. Он ведь женат на прославленной иностранке, он — звезда недосягаемой величины, который живёт в совершенно другом, взрослом и сложном мире.

«Я для себя решила: пусть это будет три дня, неделя, но я буду с этим человеком, потому что он не такой, как все. Что будет дальше – все равно. Я влюбилась. Но отдавала себе отчет, что не могу ничего требовать», - вспоминала Оксана.

Высоцкий и Оксана Афанасьева
Но это не превратилось в короткую интрижку. Это стало настоящим, полноценным романом, который длился два года, вплоть до самого ухода барда из жизни. Высоцкий, измотанный сложными отношениями с Влади, которая жила в Париже и пыталась на расстоянии лечить его от алкоголизма, нашёл в этой юной, но по-взрослому мудрой девушке то, чего ему отчаянно не хватало — безоговорочное принятие. Оксана не пыталась его спасать, читать нотации или переделывать. Она просто была рядом, и в этом он нуждался больше всего.

Последний год​

Оксана Афанасьева
Первый год их отношений был похож на сказку. Высоцкий был на творческом подъёме, он почти не пил, много работал, писал ночами, строил грандиозные планы. Он был одержим идеей развестись с Влади и жениться на Оксане. Правда, девушка его отговаривала, понимая, какой скандал это вызовет и какие проблемы создаст ему самому, но он был непреклонен. Даже нашёл где-то священника, который был готов обвенчать их тайно, не дожидаясь официального развода. Высоцкого поражала её не по годам зрелая мудрость, её спокойствие, её удивительное умение создавать вокруг себя атмосферу дома и уюта, ничего не требуя взамен.

А потом начался кошмар. Череда творческих неудач, и главный удар — официальный отказ в съёмках фильма по собственному сценарию, который стал для Высоцкого делом всей жизни. Это его подкосило. Он сорвался в очередной раз и уже не смог выбраться. Но на этот раз к привычному алкоголю добавилось нечто гораздо более страшное.

Оксана не сразу поняла, что происходит. Оказалось, что врачи, пытаясь вывести его из запоев, подсадили его на сильнодействующие препараты. И Высоцкий, найдя способ доставать их, начал принимать их сам, постоянно увеличивая дозу. Вот тут-то и пригодился её страшный детский опыт. Оксана Афанасьева, в отличие от многих в его окружении, не впадала в панику. Она знала, как вести себя с человеком, который находится на грани и теряет контроль над собой. В отличие от её отца, Высоцкий в этом состоянии никогда не был агрессивным, но он становился абсолютно беспомощным, как ребёнок.

Оксана Афанасьева сидит со спящим и пьяным Высоцким
«Самый последний год… Страшнее ничего быть не могло», — это всё, что Оксана Афанасьева скажет об этом времени спустя много лет. Это был год непрерывного ада. Она находила его в невменяемом состоянии в самых разных местах, привозила домой, отпаивала, пыталась привести в чувство. В эти моменты он был не нужен никому — ни многочисленным друзьям, ни восторженным поклонникам. Только ей. Оксана была его единственной сиделкой, его единственной связью с реальностью. Она оставалась с ним до самого последнего дня, до последней минуты, но спасти его было уже невозможно.

Оксана Акиньшина в роли Оксаны Афанасьевой в фильме: "Высоцкий: Спасибо, что живой"
Когда Высоцкого не стало, Оксане Афанасьевой было всего двадцать лет. Два года рядом с ним вместили в себя столько событий, боли и любви, сколько иному не выпадает и за всю жизнь. Через два года после его смерти она вышла замуж за актёра Леонида Ярмольника, с которым её, по злой иронии судьбы, познакомил сам Высоцкий в том же Театре на Таганке.

Оксана Афанасьева и Леонид Ярмольник
Ярмольник, имевший в актёрской среде репутацию отчаянного ловеласа, рядом с ней остепенился и превратился в примерного семьянина. Он проявил невероятную мудрость и такт: никогда не расспрашивал её о прошлом и с огромным уважением отнёсся к её истории. Именно это, по словам Оксаны, и позволило им построить крепкую семью, которая существует уже много десятилетий. Она действительно словно прожила две разные жизни: одну — короткую, страшную и страстную, опалённую зависимым гением, и вторую — долгую, спокойную и по-человечески счастливую, которой она, впрочем, наслаждается и по сей день.

Оксана Афанасьева с мужем и дочкой Сашей

Источник: https://dzen.ru/a/aKvNmVnzlHXQNHqd

 

[Zenitus]

Все, конечно, слышали о женщине-математике 19-го века Софье Ковалевской. Вот, рассказ о ней и её жизни...

"Моя слава лишила меня обыкновенного женского счастья»​

Софья Васильевна Ковалевская историей своей жизни положила начало спору, который продолжается и сейчас: в чем суть женской жизни и женского счастья? Быть замужем за работой, карьерой или отречься от карьеры ради любимого, семьи, детей?

Чем интересны её детские годы? Почему она с таким отчаянием пережила крушение своих надежд на роман с Федором Достоевским? Был ли фиктивный брак с Владимиром Ковалевским на самом деле фиктивным? Что известно про её парижский роман с поляком, математиком и революционером? Почему не сложились её любовные отношения с однофамильцем Максимом Ковалевским?

Продолжение...

Софья Васильевна Корвин-Круковская, известная всему миру как Ковалевская, родилась в Москве в 1850. Когда Соне было восемь лет, её отец в чине генерала вышел в отставку и увез семью в имение Палибино на границе России и Литвы. Там девочка пережила свою первую влюбленность. Сонин дядюшка приехал погостить в Палибино. Она с трепетом ждала вечера, когда красавец дядюшка, любитель повозиться с малышами, усаживал ее на колено и начинал вести «научные беседы». Это было время блаженства. Однажды она увидела, что на дядином колене сидит ее подружка. Соня вихрем налетела на соперницу и вцепилась зубами в ее пухлую ручку. Та пронзительно взвизгнула. Это отрезвило Соню. В ужасе от содеянного, а еще больше от ревности она рыдала в комнате няни. Так оборвалась ее детская любовь. Однажды перед переездом Круковских в деревню затеяли ремонт. На одну из комнат обоев не хватило, и ее решили оклеить листами литографированных лекций знаменитого математика Остроградского о дифференциальном и интегральном исчислениях. Их когда-то в молодости купил отец Сони. По счастливой случайности комната с «математическими» обоями оказалась детской. Часами маленькая Соня стояла перед чудесными стенами, стараясь разобрать текст и понять смысл формул. В результате чего многие формулы и фразы так врезались ей в память, что позже, когда она в возрасте 15 лет стала брать уроки дифференциального исчисления, некоторые математические понятия давались ей на удивление легко, будто она «наперёд их знала». Впрочем, с самого раннего детства необычайная Сонина одаренность заявляла о себе. Она выпрашивала разрешения присутствовать на уроках своей сестры, и часто случалось так, что на следующий день семилетний ребенок подсказывал четырнадцатилетней сестре. Свою старшую сестру Анюту она боготворила и называла её «духовной мамой» Через некоторое время в Палибино пришел конверт из Петербурга. Случайно он оказался в руках генерала Круковского. Вскрыв его, отец Сони и Анюты едва не потерял дар речи от возмущения. Оказывается, старшая дочь написала повесть и послала ее в журнал Достоевскому. И вот теперь писатель извещал, что повесть напечатана. Более того, он прислал Анюте причитающийся гонорар. Для генерала это был позор. Он обругал дочь: «От девушки, которая способна тайком от отца и матери вступить в переписку с незнакомым мужчиной и получать с него деньги, можно всего ожидать. Теперь ты продаешь свои повести, а придет, пожалуй, время — и себя будешь продавать!» Успокоившись, генерал решил, что по приезде в Петербург надо бы разрешить Анне пригласить в дом Достоевского. Достоевский в самом деле откликнулся на приглашение Круковских. Его визиты в их дом становились все более частыми. «Какая у вас славная сестренка! — сказал однажды Достоевский, и сердце Сони гулко забилось. Вечером она молилась: «Господи, Боже мой! Сделай так, чтобы Федору Михайловичу я казалась самой хорошенькой!»

Достоевский полностью завладел мыслями пятнадцатилетней девочки. И вдруг она стала свидетельницей страстного признания Достоевского в любви к своей старшей сестре. Достоевский держал Анютину руку в своей. Лицо его было бледно и взволнованно. Не помня себя, Соня бросилась прочь....И спустя тридцать лет Ковалевская не позабыла, с какой невероятной остротой и отчаянием пережила тогда крушение своих молодых надежд. Анюта отказалась выйти замуж за Достоевского. Он уехал и вскоре женился на Анне Сниткиной, оставшись до конца в дружеских отношениях с сестрами Круковскими. После второй неудачи надолго вирус влюбленности оставляет Соню. Теперь она стала Софьей Васильевной. Так ее называют новые петербургские друзья, в компании которых нет места нежным взглядам, а идут бурные дебаты о социальных свободах, равенстве полов, всеобщем просвещении. Восемнадцатилетняя Соня, как и сестра, твердо решила продолжить образование. Но генерал Круковский и слышать не хотел ни о каком университете. Чем настойчивее приступали к нему дочери, тем с большей решительностью говорил он «нет». В доме воцарилась гнетущая атмосфера. Не проходило дня, чтобы дверь в кабинет генерала не захлопывалась с оглушительным грохотом и откуда-нибудь из дальних комнат не доносились глухие рыдания. Девушкам запретили выходить на улицу без гувернантки. Круковский все больше склонялся к мысли, что надо скорее покинуть этот зараженный бреднями Петербург и ехать в тихое Палибино. Молодежь из богатых семей, пораженная вирусом нигилизма, стремилась жить своим трудом и устраивать жизнь по собственному желанию. Соня и Анюта решили прибегнуть к средству, которое все больше входило в моду среди барышень, жаждавших освобождения от родительских пут - фиктивный брак. Обвенчавшись с человеком, который сочувствовал этому стремлению жить самостоятельно, девушка получала от него отдельный паспорт и разрешение на учебу в университете. Соня познакомилась с Владимиром Ковалевским из обедневшей дворянской семьи, который блестяще окончил училище правоведения, увлекся естествознанием и за пять-шесть лет издал пятьдесят книг разных авторов из этой области науки. Помимо этого он имел связи с революционным кружком, общался в Лондоне с Герценом и участвовал в польском национально-освободительном восстании. Сестры на тайном совете решили «освободить» сначала Анюту. Казалось, все шло по задуманному плану. Но случилось неожиданное: Ковалевский попросил руки младшей дочери у генерала. И вот восемнадцатилетняя Софья обвенчалась с малознакомым нелюбимым человеком. Что заставило романтическая Соню решиться на этот брак? Загадка. Для Софьи в Петербурге жизнь началась веселая и суматошная. Только здесь она поняла, что свободна до конца. Главное её желание - учиться в университете. Но Петербург лишь поманил женщин. В 1860 двери его университета впервые распахнулись для них. Теперь они могли быть хотя бы вольнослушательницами. Однако радость была недолгой. Скоро из-за студенческих волнений занятия были прекращены, а когда через год университет снова открыли, то мест для женщин в нем не оказалось. Оставалась только заграница. Весной 1869 Ковалевские покинули Россию и уехали в Германию. И здесь ей отказали в приеме в университет. Она обратилась к профессору Карлу Вейерштрассу, возглавлявшему берлинскую математическую школу с просьбой давать ей уроки.

Вейерштрасс понял, что ему в руки попал талант, сравнить который он бы не смог ни с кем, кого знал и учил за свою жизнь. В доме профессора никогда не спрашивали Софью о ее муже, заметив, что ей неприятна эта тема. По мнению их современника и единомышленника: «Молодой муж любил ее идеальной любовью, в которой не было чувственности». Ковалевские жили соседями, каждый в своей комнате. Владимир сопровождал Софью на прогулки, молодежные вечеринки. Они были уверены, что не должны нарушать правила той жизни, которую придумали сами. А эти правила исключали любовь и физическое влечение. Случились изменения в жизни Софьи. По ходатайству профессора Вейерштрасса Ковалевская получила научную степень доктора философии и математических наук. Впереди была родина, куда она возвращалась победительницей. Владимир Ковалевский тоже потряс научный мир своими фундаментальными работами в области палеонтологии и маститые ученые-палеонтологи всего мира признали Владимира Ковалевского своим гениальным учителем. В Россию Ковалевские вернулись вместе после пятилетнего отсутствия.

Софья напрочь забыла свою математику и с удовольствием закрутилась в стремительном вихре развлечений. Ее видели в театрах, на литературных вечерах, на молодежных пирушках, шумевших до рассвета. Оживленная, с блестящими глазами и улыбкой, не покидавшей лица, Ковалевская по-прежнему притягивала восхищенные взоры. Все удивлялись: неужели эта хохотушка действительно подданная сухой и строгой науки? «Ах, какие же вы наивные, господа, — смеялась Софья. — Лишь с фантазером и мечтателем водит знакомство ее величество математика». Семья Ковалевских стала наконец обыкновенной со всеми земными страстями. Но на горизонте их жизни уже начали сгущаться тучи. Сначала супругам пришлось пережить отказ университетского начальства принять их на преподавательскую работу. Университетское начальство отказывает Софье - не может женщина в России быть профессором. А ее мужу припомнили активное участие в революционном движении.

Оказалось, что супругам Ковалевским стало не на что жить. Приданое Ковалевской буквально просочилось меж пальцев. Обоих отличала крайняя непрактичность и расточительность. Гениальный математик Ковалевская оказалась плохой хозяйкой. Супругам пришлось искать источники доходов. Последние остатки приданого Софьи Васильевны «съела» газета, в издание которой она включилась. Ковалевская откровенно напишет: «В то время все русское общество было охвачено духом наживы и разных коммерческих предприятий. Это течение захватило и моего мужа и отчасти, должна покаяться в своих грехах, и меня самое». Супруги занялись возведением в Петербурге многоэтажных домов, бань, оранжерей. Строительный бум обещал скорые и большие деньги. Но принеся первый успех, дело начинало потихоньку разваливаться. Кредиторы, поставщики, долговые обязательства, беззастенчивое надувательство — Владимир пробовал, но не смог с этим справиться. Он понял, что попал в капкан и не знал, как из него выбраться. В семье родилась девочка, названная в честь мамы, Софьей. После родов Ковалевская долго и тяжело болела. Чтобы получить место преподавателя, она попыталась сдать магистерский экзамен. Ей не разрешили этого сделать и сказали, что и она, и ее дочь «успеют состариться, прежде чем женщины будут допущены к университету». Ковалевская понимала: жизнь зашла в тупик. Ее истинное место — теперь Софья не сомневалась в этом — наука, и только она! Оставив Россию и мужа, Ковалевская, взяв маленькую дочь и лишь самое необходимое из вещей, ринулась к профессору Вейерштрассу за поддержкой в Берлин. В Берлине работы не нашлось и Софья поселилась в Париже. Парижская жизнь понемногу сглаживала разочарования последних российских лет. Ковалевская много работала. Сейчас ей это шло на пользу. Она успокоилась, похорошела. Здесь она познакомилась с молодым полЯком- революционером, математиком, поэтом. Ковалевская и поэт-математик постоянно были вместе, а если и разлучались на несколько часов, то сочиняли друг другу письма в стихах. До этой встречи Софья никогда не слышала слова любви. Ей уже перевалило за тридцать. Скоро она начнет стареть. Парижская страсть явилась как воплощение давней и затаенной мечты. И вот в самый разгар своего парижского романа она получила письмо, написанное незнакомой рукой. Ее извещали, что Владимир Ковалевский покончил жизнь самоубийством. Его доконал не денежный крах, что он, вероятно, пережил бы. Но мужа обвинили в мошенничестве, обесчестили. Несколько недель Софья лежала в сильной горячке. Собравшись с силами, она выехала в Россию. Приезд в Россию был печален. Без Софьи схоронили ее отца. Без нее опустили в землю гроб мужа. Эти две утраты как-то особенно остро чувствовались здесь, на родине. Ковалевская взялась хлопотать о восстановлении честного имени своего мужа и не успокоилась, пока правда не восторжествовала. В это страшное для Софьи время поступает приглашение из Стокгольмского университета: ей предлагают преподавание на кафедре математики. В Швеции она проведет почти восемь лет, до самой смерти. Отлучки в Россию и во Францию будут недолгими. Приятно удивил ее новый университет. Система обучения здесь была гибкая, направленная на то, чтобы в первую очередь удовлетворить человека, пришедшего учиться, а не департамент просвещения. Стоит ли говорить, как приятно было Ковалевской видеть в студенческой толпе женские лица. Мужчины и женщины допускались к слушанию лекций на совершенно равных правах и безо всяких оговорок. Сначала Ковалевской было предоставлено место приват-доцента впервые в Швеции, а летом 1884 ее назначили ординарным профессором. Она читала четыре лекции в неделю. Кроме того, на ней лежала обязанность участвовать в заседаниях университетского совета. Безусловно, это льстило самолюбию Ковалевской, ожидавшей, что дискриминация ее, как женщины, даст себя знать. И потому она подчеркивала особо: «Я имею право голоса наравне с прочими профессорами». Ковалевская могла поздравить себя и с тем, что проявила себя не только как талантливый математик, но и как очаровательная женщина. «В особенности интересна г-жа Ковалевская; она профессор математики и, со всей алгеброй, все же настоящая дама. Она смеется, как ребенок, улыбается, как зрелая и умная женщина... На лице ее происходит такая быстрая смена света и теней, она то краснеет, то бледнеет, я почти не встречал раньше ничего подобного. Она ведет разговор на французском языке, свободно изъясняется на нем и сопровождает свою речь быстрой жестикуляцией. Это могло бы действовать утомительно, если бы не было очаровательно; она похожа при этом на кошечку», — пишет один из светских знакомых Ковалевской. Оставшиеся фотографии не передают всего внешнего очарования Ковалевской. Но многочисленные воспоминания современников в разные периоды жизни Ковалевской, сходятся на том, что эта женщина обладала необыкновенной притягательностью.

Она знала, что продолжает нравиться, как в молодости. Это тем более льстило, что вся скандинавская элита состояла в ее знакомых. Чтобы блистать на придворных балах, Софья брала уроки танцев. Начала учиться ездить верхом и любила рассказывать о себе как об опытной наезднице. Этот маленький обман ей с готовностью прощали, ибо широко было известно, что при малейшем движении лошади она страшно пугалась и умоляла: «Пожалуйста, господин шталмейстер, скажите ей «стоп»!» А как ей нравилось кататься на коньках в изящном костюме, слушая комплименты в свой адрес! Софья придавала большое значение как и во что одета. Широко известное изображение Ковалевской в скучном полосатом платье совсем не отражает настойчивого стремления «принцессы науки» следовать новейшим изыскам парижской моды. Вот как писала сама Софья: «...я сижу в белом пеньюаре, с цветами и золотой бабочкой в волосах — через час я должна ехать на большой бал к норвежскому министру, там будет и король и все принцы…Свою личную жизнь Ковалевская описала как вялую и неинтересную. Она думала о том, что, пожалуй, это печально — быть ничьей. Умной, знаменитой, красивой, обаятельной — и ничьей. "Моя слава лишила меня обыкновенного женского счастья. Почему меня никто не может полюбить! Я могла бы больше дать любимому человеку, чем многие женщины, почему же любят самых незначительных и только меня никто не любит» - пишет о себе сама Софья Ковалевская. Из множества людей, посещавших их дом, Ковалевская сразу выделила Фритьофа Нансена. От родителей и самой природы Нансену достались выдающиеся внешние качества – высокий рост, широкие плечи, белокурая шевелюра и пронзительный взгляд. Привлекательная внешность, жгучий темперамент и жёсткий характер обеспечивали ему успех у женщин, которым он пользовался без всякого стеснения. Ковалевской нравился жизненный задор Фритьофа, способность, махнув рукой на трудности, смертельные опасности, весело и дерзко служить своей идее. Об их знакомстве, переросшем в любовную связь, в Стокгольме много говорили. Нансен был на одиннадцать лет моложе Софьи Васильевны, но им это никак не мешало. Счастливого конца у этого романа не случилось. В Норвегии Нансена ждала невеста. Он был помолвлен и не решился нарушить данное слово в угоду нахлынувшему чувству к обаятельной Софье. К счастью, Ковалевская без особых переживаний перенесла их расставание. Может быть, причиной тому была случайная встреча в Париже с однофамильцем -Максимом Ковалевским. Этот могучий бородач не был красавцем, но простое лицо выглядело умно, а глаза, насмешливые, пронзительные, глядели на нее весело и с интересом.

С Софьей они были почти ровесники. Максима Ковалевского пригласили читать в Стокгольмском новом университете курс общественных наук. И вот здесь-то их мимолетное парижское знакомство продолжилось. Ковалевский всякий раз ловил себя на том, что, любуется Софьей как прелестной маленькой игрушкой. От нее веяло женственностью. Она выдавала себя желанием нравиться, легким кокетством. Ее несравненная ученость была спрятана в маленькую кружевную театральную сумочку, и госпожа профессор как бы намекала: «Ах, забудьте про мое совсем не дамское дело. Я всего лишь женщина…». И большой, рокочущий Максим Максимович с его внешностью и ухватками вальяжного русского барина становился для неё всё более родным и необходимым. Они стремительно сближались, еще не зная, как мучителен будет их роман. Впрочем, едва ли можно было ожидать другого. Встретились два очень крупных человека, не слишком молодых, с уже определившейся жизнью и со сложными характерами. Но влечение друг к другу давало себя знать. Стоило Максиму Максимовичу уехать по своим научным делам как Ковалевская начинала тосковать. Одиночество тяготило ее, и она осознавала, что чем дальше, тем нужнее для нее будет опора в жизни, надежный друг, способный оградить от жизненных проблем. Теперь все в ее руках. И из письма подруге, стало ясно что решительное объяснение между ними произошло и речь идет о будущей совместной жизни. Но в том же письме есть фраза, которая настораживает: «...если бы М. остался здесь, я не знаю, право, удалось бы мне окончить свою работу». Математическая загадка, которую пыталась решить Ковалевская как раз в то время, когда роман с Максимом Максимовичем принимал все более четкие формы, еще со студенческих лет занимала ее воображение. Немецкие ученые назвали эту загадку «математической русалкой». Когда же Софья Ковалевская узнала, что Парижская Академия наук назначила специальный конкурс на соискание премии за лучшее сочинение на тему «О движении твердого тела», то есть за «математическую русалку», мысль у нее была одна: надо спешить, надо успеть к назначенному сроку оформить уже полученные результаты. Она жалуется, что ее безусловно желанный поклонник тем не менее «занимает так ужасно много места не только на диване, но и в мыслях других, что мне было бы положительно невозможно в его присутствии думать ни о чем другом, кроме него». Под «другими» она имеет в виду себя. Да, она не на шутку увлечена Максимом Максимовичем, но, едва дождавшись, когда он уйдет, с чувством облегчения на целую ночь усаживается за письменный стол. Всего работ на конкурс было подано пятнадцать. Победителем стала Софья Ковалевская. Но в то самое время, когда в Париже в ее честь устраивались банкеты и весь ученый мир приветствовал «принцессу науки», сама «принцесса» признавалась: «Со всех сторон мне присылают поздравительные письма, а я, по странной иронии судьбы, еще ни разу в жизни не чувствовала себя такою несчастною, как теперь. Несчастна, как собака. Впрочем, я думаю, что собаки, к своему счастью, не могут быть никогда так несчастны, как люди, и в особенности, как женщины». В Стокгольме Ковалевскую ожидал Максим Максимович. Он нашел ее усталой, плохо выглядевшей. Его забота и участие вызывали у неё раздражение. Ей хотелось внушить Ковалевскому такую же сильную и глубокую любовь к себе, какую она сама чувствовала к нему. Страстно мечтая избавиться от одиночества, Ковалевская делала одну ошибку за другой. «Она мучила его и себя своими требованиями, устраивала ему страшные сцены ревности, они много раз совершенно расходились в сильном взаимном озлоблении, снова встречались, примирялись и вновь резко рвали все отношения», — писал человек, на глазах которого разворачивался роман двух необыкновенных людей. И все-таки Максим Максимович предложил Ковалевской стать его женою. Он поставил одно лишь условие: она покинет профессорскую кафедру. Ковалевская отказалась. Сколько раз она говорила: «Я вижу, что мы с тобой никогда не поймем друг друга... Только в одной работе могу я теперь найти утешение». Никто из них так и не смог поставить точку в отношениях. Была назначена свадьба на июнь 1891. На рождественские каникулы Софья Васильевна выбралась на Ривьеру. Здесь, неподалеку от Ниццы, у Ковалевского было имение Болье. Из Болье она уехала, чувствуя себя больной. Максим Максимович проводил ее до Канн, и дорогой она говорила, что ей кажется, будто очень скоро кто-то из них двоих умрет. Вернулась в Стокгольм уже совсем больной, но от лекций не отказалась. Скоро свадьба. Вся эта затея казалась неестественной, ненужной, о чем не хотелось и думать. Похоже, что Гений любви не посетил ее и у каждого на земле свой жребий. Умерла она от воспаления легких в 41 год. Максим Максимович пережил её на 25 лет. Перед кончиной он, так и не женившийся, поручил своему племяннику, сберечь то, чем так дорожил на протяжении всех двадцати пяти лет, — интимную переписку с необыкновенной женщиной, что встретилась на его жизненном пути. Но письма в конце концов затерялись.

Источник: https://dzen.ru/a/ZwVJDAOBi2lzTkEy

 

[Sunshine]

“Она сказала ему »да» слишком поздно!” Что произошло на съёмках “Москва слезам не верит” между Борисом Сморчковым и Рязановой. Судьба актёра
"Выходи за меня!" — эта фраза прозвучала так небрежно, словно Борис предложил Раисе не разделить целую жизнь, а просто бутылку шампанского. Именно в разгар съемок легендарного фильма "Москва слезам не верит" Сморчков решил сделать важнейшее предложение…
**Москвич с деревенскими корнями**
Хотя Борис родился в Москве, назвать его "столичным жителем" было сложно. Его родители переехали в столицу из суздальской деревни вскоре после его рождения, но дух в их доме всегда оставался по-сельски простым.
Отец Сморчкова — прораб с огрубевшими от работы руками — проводил дни на стройках, а мать Екатерина была несомненным лидером семьи. Её властный характер и громкие распоряжения через тонкие стены дома даже вызывали шутки соседей: "Катерина — как председатель колхоза!"
Каждое лето семья сбегала из "каменных джунглей" Москвы в родовую деревню, где Боре находились дела на любой вкус. Перекрыть крышу, заменить замок или отремонтировать дедовский часы — для него всё это было привычным занятием. К шестнадцати годам он уже уверенно справлялся с любой работой руками.
Эти навыки однажды спасли Бориса в сложные финансовые времена 90-х. Актриса Людмила Иванова, запомнившаяся всем как Шурочка из "Служебного романа", строила дачу на Оке. Когда её бригада столкнулась с трудностями, предложив отказаться от работы, Иванова вспомнила о Сморчкове: "Везите мне Бориса! Он настоящий мастер!"
Борис приехал и за неделю справился с задачей. Все стены стояли идеально, словно выстроенные гвардейцами. Иванова пошутила: "Боря, тебе бы не в Москве родиться, а прямо в рубанке!" Но Борис лишь отмахнулся: "Дерево честнее людей. Оно никогда не подведет."
**Путь к искусству**
Кино в его жизни появилось случайно. Когда-то на улице двое мужчин из съемочной группы предложили ему эпизодическую роль в фильме "Зелёный патруль". Запах пороха и творческая атмосфера пленили Сморчкова, и он решил стать актером. Однако первая попытка поступления в театральное училище оказалась неудачной, и он ушел служить в армию. На китайской границе Борис не только охранял рубежи, но и выступал в самодеятельности.
Его музыкальные способности заметили: "Сморчков, у тебя голос! Иди на прослушивание," — посоветовал офицер. Так он оказался в армейском ансамбле, где его исполнение "Смуглянки" вызывало слезы даже у строгих полковников.
Вернувшись домой, Борис решил снова попытать счастья в театральной сфере. Денег на репетиторов у него не было, но сестра-стюардесса помогла временно устроиться в "Аэрофлот". Сморчков стал бортпроводником на международных линиях, где поражал пассажиров своей расторопностью и белоснежной формой.
Но карьера стюарда не могла заменить мечту о сцене. Узнав о зачислении в театральное училище, он бросил престижную работу и стал бедным, но счастливым студентом Щукинского училища.
**Любовь и противоречия**
На первом курсе Борис встретил однокурсницу Анну Варпаховскую — девушку с утонченной красотой. Она была дочерью выдающегося режиссера и вращалась среди московской элиты. Их союз выглядел странным в глазах окружающих — слишком уж разными были их миры.
"Мезальянс чистой воды!" — говорили за спиной: фамилии Варпаховская и Сморчков звучали словно из разных эпох. Тем не менее между ними завязались отношения.
Борис был настойчивым ухажером — встречал Анну после занятий, носил её сумку, выполнял мелкие просьбы и пытался предугадать её желания. Анна принимала его любовь благосклонно, и хоть страстью сильной к нему не пылала, на предложение руки и сердца ответила «да».
Жизнь Бориса Сморчкова развивалась с такой неожиданностью, что предугадать её повороты было едва ли возможно. Его судьба походила на сложный гобелен, где радость и горечь переплелись в цельную, но неоднозначную картину.
Семья Бориса, простые деревенские люди, с открытым сердцем приняла Анну Варпаховскую, городскую девушку из интеллигентной среды. Мать Бориса по-свойски угощала её пирогами и с заботливой теплотой говорила: «Ешь, дочка, такая хрупкая, даже жалко. Но всё равно красавица!» Анна отвечала восхищением: «Как же уютно и душевно у них дома! Эти люди такие тёплые и открытые». Ей казалось, что это другой мир — лишённый городской суеты, наполненный искренностью и уютом.
В это время Борис переживал, возможно, лучшие годы своей жизни. Его ждала успешная карьера в театре «Современник» и счастливая, как он считал, семейная жизнь с женщиной, которую любил всей душой. Вечера супруги проводили среди книг и бесед о великой литературе. Коллеги подшучивали над Борисом: «Опять за Достоевского взялся? Всё Аня заставляет?» Он только смущённо улыбался и прижимал к груди потрёпанный томик: «Она говорит, нужно понять». Его чтение русской классики стало попыткой приблизиться к сложным глубинам её мировоззрения. Особенно он полюбил «Идиота», воспринимая его как путь к пониманию не только книги, но и внутреннего мира своей жены.
Однако ни книги, ни чувства не смогли спасти их брак. Причины разрыва остались где-то за завесой личного. Поговаривали, что Анна стремилась к полной семье с детьми, но долгожданная беременность так и не наступила. Для неё это стало внутренней драмой. Развод прошёл тихо, будто кто-то просто закрыл книгу на последней странице.
Но жизнь Бориса дарила неожиданные шансы. Карьера сделала резкий скачок вверх: его выбрали для съёмок в культовом фильме «Москва слезам не верит». Режиссёр Владимир Меньшов сначала был настроен скептически: розовощекий простец из деревни казался ему неподходящей кандидатурой на роль Николая. Зато ассистент разглядел в Борисе ту самую искренность, которой был нужен зритель. И Сморчков оправдал ожидания: сцена с Баталовым тронула зрителей до глубины души.
На съёмочной площадке Борис неожиданно увлёкся Раисой Рязановой — своей партнёршей и экранной женой. Его внимание к ней было трогательным: он заботился о ней во всех мелочах — носил реквизит, доставал чай в перерывах, даже бутерброды сам делал. Но Раиса поначалу отнеслась к этому с лёгким недоумением. Когда он предложил ей выйти за него замуж прямо на улице, она только рассмеялась: «Боря, ну ты даёшь!»
Тем не менее, Раисе понадобилось всего несколько месяцев, чтобы пересмотреть свой взгляд. Человек, казавшийся ей слишком простым, оказался обладателем глубокого характера и большого сердца. Она сама однажды заговорила об отношениях всерьёз: «Может быть, попробуем начать семью?» Но Борис воспринял её слова как проявление жалости: «Не стоит меня жалеть», — ответил он с характерной скромностью. После завершения проекта их пути окончательно разошлись.
Те же, кто знал Бориса по-настоящему, замечали за его добродушной улыбкой неутолённое одиночество. Попытки друзей устроить его личную жизнь неизменно терпели неудачу. Даже знакомство с талантливой художницей из Петербурга закончилось ничем. Причина была проста и в то же время невероятно сложна: Борис навсегда остался предан воспоминаниям об Анне. Каждую новую встречу прерывали его сравнения с прошлым: «Анечка бы сделала иначе», «Ей это точно понравилось бы».
Избегая одиночества, актер старался использовать свободное время на благо своим близким. В 80-е годы он собственными руками построил дом для матери. С теплотой и увлечением занимался воспитанием своих племянников, которых у него было восемь. Однако это не удовлетворяло его внутренние стремления. В душе он продолжал мечтать о личном счастье, но каждый раз отказывался от возможностей, которые судьба щедро предоставляла ему. Так он и остался холостяком.
**Скользящая вниз звезда**
После оглушительного успеха фильма «Москва слезам не верит», Борис Сморчков получил статус «актора одной роли». Режиссёры неизменно предлагали ему играть простолюдинов. Так он превратился в лесника в «Возвращении резидента», милиционера в «Ночном происшествии», полковника в «У опасной черты». Но это были эпизодические роли, из которых он так и не смог выбраться на новую творческую высоту.
Театральная сцена тоже не принесла желаемого признания. Галина Лиштванова, главный администратор «Современника», отзывалась о его положении так: «Борис был единственным в коллективе, кто имел Оскар, и это вызывало зависть среди коллег. Полагаю, что даже руководство театра не смогло пережить этот момент — для него просто не находилось спектаклей, где он мог бы по-настоящему раскрыться».
Тем временем бывшая супруга Сморчкова, Варпаховская, перебралась с новым мужем и детьми в Монреаль, где основала Русский театр имени своего отца. Она предложила Борису переехать к ней в Канаду, когда дела там стали налаживаться. Но он отверг предложение: «Мне не нужны клёны — люблю берёзы».
**Алкоголь как спасение**
Поглощённый одиночеством, актер начал злоупотреблять спиртным. Коллеги с сожалением вспоминали того юного первокурсника Щукинского училища, который презрительно морщился при виде студенческих пьянок, будучи чуждым подобным развлечениям.
Со временем количество ролей для Сморчкова стало стремительно сокращаться. Он сам невольно усугублял ситуацию. Даже в дни без репетиций и спектаклей Борис приходил к зданию театра и сидел на лавочке — чаще всего в состоянии подпития. Его коллеги старались достучаться до него: «Боря, зачем ты тут сидишь? Лучше иди домой. Волчек увидит тебя в таком виде… Твой выходной не оправдание — ты сам творишь свой нелицеприятный образ». Но их слова не доходили до него: он лишь растерянно хлопал глазами, как провинившийся школьник.
К началу 2000-х имя Сморчкова полностью исчезло с театральных афиш — словно вычеркнутое невидимой рукой. Однако ему всё-таки предоставили квартиру от театра — небольшую двушку в центре города. Но к тому моменту это уже не имело значения: борьба с личными демонами окончательно его истощила.
Первая серьёзная трещина в отношениях с руководством произошла после того, как он явился на один из спектаклей в нетрезвом состоянии. Главный режиссёр театра Галина Волчек не уволила его, решив проявить милосердие, но лишила главных обязанностей, сократив зарплату. Его перевели в реквизиторский цех, где он занимался некогда чуждыми ему задачами — изготовлением мебели и декораций для постановок. Это было унизительное падение для актёра его уровня, и долго на этом месте Сморчков не задержался.
**Горький финал**
К концу жизни Борис сильно постарел — возраст словно торопился догнать его душевное состояние. В шестьдесят лет он выглядел как измученный жизнью восьмидесятилетний старик. Даже коллеги переставали его узнавать при случайных встречах.
Режиссёр Андрей Житинкин вспоминал о нём так: он был удивительно простым человеком, скромным до самоотречения. Всегда соглашался на любую предложенную роль и без колебаний подменял заболевших коллег, безропотно становился частью массовки. Он не просил ничего для себя, не пытался выбивать роли через местком, партком или директора театра. Никогда ни от кого ничего не требовал.
Для режиссёров он был как складной нож в кармане — всегда удобен, доступен и незаметен, но не создан для витрин и парадных застолий. В своей готовности быть полезным, в умении уйти в тень, он словно сам обесценил себя…
Борис Фёдорович ушёл из жизни внезапно. Сердце остановилось. Весной 2008 года на Востряковском кладбище его провожали в последний путь коллеги из “Современника” и его Аня. Она, живя за границей, случайно наткнулась на некролог в газете, поспешила в аэропорт и успела проститься с человеком, который всю свою жизнь хранил верность любви к ней.